Виталий Гладкий - Ниндзя в тени креста
– Господин, моя благодарность не знает границ. Вы спасли меня, а значит, мой меч и моя жизнь принадлежат вам.
– Что он говорит? – растерянно спросил де Алмейда.
– Сейчас узнаем, – ответил капитан и обернулся к слуге-индусу, который почтительно держался за спиной своего господина. – Мукеш, переведи, что сказал этот китаец!
– Сахиб, это не китаец…
– Да ну! А кто же он?
– Житель Чипангу.
– Забавно! Мы тут улепетываем из Кагосимы от осенних штормов под всеми парусами, а эти гордецы, оказывается, гораздо шустрее нас. Вишь, куда его занесло. Каким, интересно, ветром? И что он сказал?
Мукеш был не просто слугой, а еще и толмачом. Индус важно выпятил подбородок и степенно ответил, сообразуясь с моментом:
– В знак благодарности за свое спасение он предлагает сахибу свой меч.
– Что это значит?
– Спасенный отдает свою жизнь в руки сахиба. Его благодарность не знает границ. Теперь он слуга сахиба до скончания века.
– Сеньор, вы слышали?! – вскричал Антониу де Фаро, обращаясь к фидалго. – Вам удивительно повезло! Прямо посреди моря в этих варварских краях вы нашли верного слугу. Он отдаст за вас свою жизнь, не задумываясь. Уж поверьте мне – жители Чипангу умеют держать слово.
– И что мне теперь делать? – несколько растерянно спросил Фернан де Алмейда у Мукеша.
– Принять меч, а затем вернуть… с поклоном, – ответил индус. – И сказать: «Да будет так».
Фидалго сделал все по подсказке Мукеша, и дело было сделано. Гоэмон, получив обратно свой меч, обрадовался, но продолжал стоять перед теперь уже своим господином в коленопреклоненной позе.
– Скажи ему, чтобы он поднялся, – обернулся фидалго к индусу.
Тот перевел, и Гоэмон встал, правда, с трудом. Он оказался одного роста с Фернаном, чему тот сильно удивился. Фидалго, который уже встречался с жителями Чипангу, знал, что почти все они низкорослые, а самый высокий был ему по плечо. Да и черты лица нового слуги были не совсем характерны для японца.
– Прежде всего, нужно его накормить, а затем переодеть, – деловито сказал Фернан де Алмейда, входя в роль господина. – В этих лохмотьях он выглядит ужасно.
– Пить. Я хочу пить, – по-японски сказал Гоэмон.
– Дайте ему воды, – перевел индус.
Воду принесли. Гоэмон жадно приник к кувшину и выпил его до дна. Когда стихия носила молодого ниндзя по волнам, самым страшным врагом для него стала жажда. Конечно, он умел стоически терпеть разные невзгоды, но жажда оказалась сильнее его железной воли. Временами Гоэмона одолевало что-то наподобие безумия; отчаявшись, он уже готов был напиться соленой воды, но внутренний голос, очень похожий на голос Учителя, предостерегал, что в таком случае смерть неизбежна. Жажда жизни и слова сэнсэя возвращали ему способность здраво мыслить, и Гоэмон закрывал глаза, чтобы не смотреть на заманчиво плещущееся море воды, которую нельзя пить.
От верной смерти его спасали тропические ливни. Когда начиналась гроза, он переворачивался на спину (это был еще тот трюк; у обломка был смещен центр тяжести, и Гоэмон потратил много времени, чтобы приноровиться к своему плавательному средству) и, широко открыв рот, ловил дождевые струи. Именно струи, потому что с неба лило так, будто где-то наверху находился огромный водопад.
Когда он утолял жажду, начинались муки голода. Но они были терпимы. Однажды на пути Гоэмона встретилась большая медуза, похожая на гриб с толстой бахромчатой ножкой. Он вспомнил, что такой вид медуз старый айн Хэнауке называл «хрустальным мясом» и они вполне съедобны. Только нельзя было употреблять в пищу и даже касаться ее щупалец. Их касание не было смертельным, как у медузы-кораблика, оно лишь обжигало тело, но все равно приятного в этом было мало.
Он съел всю медузу за исключением щупалец, что называется, за один присест. И сутки после этой непривычной для него трапезы ему не хотелось ни есть, ни пить.
Гоэмона носило по морю несколько дней. Он потерял им счет, да и не вел его. Непонятно, что еще, кроме надежды выжить, держало юношу на обломке джонки. Он не боялся смерти; для ниндзя она так же естественна, как и сама жизнь. Смерть – это всего лишь переход в другое состояние. И потом, чтобы облегчить и ускорить встречу с иным миром, он мог воспользоваться своим ниндзя-то, за который держался мертвой хваткой даже тогда, когда джонка развалилась, и его накрыли бушующие волны.
Все его последующие действия были неосознанными, чисто механическими. Он сумел найти подходящий обломок и привязался к нему своим поясом, совершенно не представляя, что будет с ним дальше и зачем он это делает. Человек в его положении – уже не жилец. Это Гоэмон понимал хорошо даже в состоянии стресса. Какое чудо может его спасти? Сезон для мореплавателей фактически закончился, суда стоят в порту, а на доске далеко не уплывешь. Тем более, что он вообще не представлял, куда несут его ветры и течение. Островов в южных морях хватало, но шанс, что волны принесут его к одному из них, у Гоэмона был совершенно мизерный. Возможно, так оно и случится в конечном итоге спустя недели или даже месяцы, но к доске будет привязано уже его безжизненное тело.
Тем не менее внутри у него теплился огонек надежды. И когда он увидел огромный корабль, а затем бородатое лицо идзина, то почувствовал даже не радость, а огромное облегчение, что не сдался на милость стихии. В этот момент ему на ум пришла пословица: «Не страшно отступать, страшно не продолжать борьбу». Он боролся и победил!
Но его спасение, конечно же, было чудом, к которому непосредственное отношение имел его спаситель, рискнувший спуститься на канате в бушующее море ради какого-то неизвестного азиата. Гоэмон был преисполнен благодарности к храброму идзину. Его клятва верности португальцу была совершенно искренна. У него даже в мыслях не было обмануть идзина, хотя для ниндзя обман всегда считался всего лишь одним из видов тайного оружия. Каноны ниндзюцу предполагали нерушимость обетов только между членами своего клана.
Тем временем небо снова затянули тучи, и подул сильный ветер. Приближался очередной шторм.
Глава 11
Турецкие пираты
Как зачарованный, Гоэмон бродил вслед за своим господином, которого звали Фернан, по большому рынку Малакки. Он даже не мог предположить, что в мире есть столько прекрасных вещей! Рынок Нисики в Киото не шел с ним ни в какое сравнение. Шелковые, шерстяные и бумажные ткани всевозможных расцветок, слоновая кость и поделки из нее, фарфор, превосходное заморское стекло и зеркала, изделия, расписанные искусными мастерами и покрытые лаком, резные фигурки божеств из ценных пород деревьев, чеканные кувшины и кубки, красивые бусы и ожерелья, браслеты, жемчуг, сердолик, рубины, янтарь, кораллы, среди которых почетное место занимали самые дорогие и редкие – черные огромные морские раковины, розовая вода, благовония, чай, мускатный орех, перец, гвоздика, рис, острые малайские крисы – кинжалы с пламевидными клинками, которые вызывали жгучий интерес у Гоэмона, не говоря уже о прочем холодном оружии, представленном оружейниками в потрясающем разнообразии и изобилии. А некоторые товары вообще представляли для него загадку.
